Ночь.

Крысы вышли на помойки. Альрауны и пикси плодились в домах бедняков. Под темными сводами и в неосвещенных кварталах творились жуткие дела, а жандармское начальство спокойно спало в кроватях, думая, что их время – это день.

Ночь, пришедшая с востока, накрыла ненавистный О’Доннеллу город. Он пробирался по безлюдным кварталам, натужно кашляя и постоянно сплевывая табак, смотрел по сторонам и часто останавливался на перекрестках, чтобы осмотреться. Жандарм был одет в темные штаны, ботинки, серую рубашку, которую не менял уже неделю, жилет явно с чужого плеча. Котелок на его голове был тоже чужим, и мужчина часто тянулся в карман, чтобы взять кисет и отправить в рот новую порцию жевательного табака, который пробовал первый раз в жизни. Ночь его не радовала, но ничего кроме нее у Лайама не было.

Он шел в Дворик Чудес. Лайам никогда не был там раньше и никогда не стремился туда в одиночку, без прикрытия группы захвата и зачистки, но выхода теперь не было. Его упрямство сыграло свою роль. Он шел по менее освещенным улицам, стараясь вспомнить расписание патрулей и избежать встречи с ними; шел, вертя головой и проверяя, не было ли за ним слежки. Ночь обещала быть прибыльной на информацию и проблемы, и поэтому Лайам О’Доннелл шел в самом худшем своем костюме и виде, плохо побрившись и запачкав лицо машинным маслом.

Ночью он был спившимся механиком, который раньше работал у гремлинов главным инженером, пока они не поумнели настолько, что смогли собирать новые работающие механизмы сами. Ночью он был бродягой, ищущим любое дело, любой заказ от любых людей, и такие люди попадались ему в барах, трактирах и пабах, где он бывал ночами.

Ночью Лайам вел свою игру. Начальство запретило ему заниматься делом, которое интересовало его, еще неделю назад. О’Доннелл не послушался. О’Доннелл знал, где стоит искать настоящую информацию.

На Дворике Чудес.

Ему потребовалась ровно неделя, чтобы отыскать стоящего торговца, которому нужно было помочь с починкой нелегального оружия, и теперь он шел по его приглашению, чтобы посмотреть винтовки и попробовать их починить. С практической стороной дела Лайам бы справился: за своим оружием всегда любил следить сам, и поэтому надеялся, что серьезных дефектов у предлагаемого торговцем товара не будет. Торговец недвусмысленно намекнул, что если Лайам хорошо справится с первой работой, то он может намекнуть другим людям о способностях механика и, возможно, у него будут заказы на черном рынке автопромышленности. Но чтобы прорваться туда, нужно было еще доказать свою преданность и готовность сотрудничать до последнего с торговцем. Торговца звали Майк, и Майк работал только ночью на Дворике Чудес.

На работу под прикрытием Лайам решался долго. Прикрытие вынужденно было быть двойным: в преступном мире от своей настоящей работы, в своей настоящей работе от связей преступного мира. Поэтому О’Доннелу приходилось часто оглядываться, одалживать вещи и носить их с чужого плеча, стараясь не появляться в собственном гардеробе на встречах с торговцем.

Оставшейся проблемой была внешность, но Лайам столкнулся с торговцем раньше, чем смог догадаться о необходимости актерского чемодана с красками, пудрой, париками и накладными усами с бородой. Теперь ничего не оставалось, кроме как уповать на свой ужасный, облезлый вид, мешки под глазами, и спутанные светлые пряди, настолько перепачканные маслом и грязью, что цвет их было невозможно определить.

До того, как пришла ночь, был долгий день. Он встал рано утром, сделал комплекс зарядки, немного поездил на мотоцикле по городу, разгоняя в крови адреналин, потом пришел домой и просидел у себя в квартире весь день, изучая старые подшивки дел, доклады других жандармов, всю имевшуюся информацию по делу, которое интересовало его сейчас. Из правительства утекли важные документы. Вся жандармерия в негласном порядке стоит на ушах, любая утечка в газеты пресекается не только в самой жандармерии, но и в газетах, к делу подключили исключительно «проверенных людей». Лайама к таким не относили, но это был его шанс на крупное повышение, которое было необходимо О’Доннеллу для большей пользы работы. На более высоком посте он хоть как-то смог бы влиять на криминальное положение в городе. Те капли, которые он упорно сажал за решетку, были ничем по сравнению с морем, раздавшемуся на улицах Милленополиса.

Из квартиры он вышел ближе к полуночи через черный ход, чтобы никто не увидел господина следователя в страшном наряде оборванца из Крысиного Города. Никаких винтовок брать было нельзя, поэтому в карманы брюк Лайам положил кастеты, и долго думал, не запрятать ли за пояс револьвер. На входе в Дворик Чудес все равно должны были обыскивать, поэтому револьвер могли забрать и никогда не вернуть, а наличие кастетов можно было хоть как-то объяснить.

- Ну к черту. – Пробормотал жандарм, спрятал револьвер обратно в кобуру и кинул ее на стол. Не сегодня. Не сейчас.

Перед выходом Лайам задержался в ванной. Он смотрел на себя долго и внимательно, словно видел в первый раз, похлопал себя по щекам, потер нос и прополоскал глотку дешевым бренди, не приняв внутрь ни капли.

- Пора. – Сказал он своему отражению в зеркале, небритому, заросшему, помятому и потертому, дико оскалился и вышел из квартиры, положив во внутренний карман жилета фляжку с бренди. В кармане штанов рядом с кастетом еще лежал кисет с жевательным табаком, который сам Лайам не очень-то жаловал. По мнению следователя, образ несчастного механика выходил колоритным и убедительным.

И теперь механик бродил по ночному Людскому городу, старательно избегая освещенных улиц (а таких здесь было большинство), все чаще сворачивая на окраину, плевался табаком и вызывал отвращение у редких встречных. Лайам испытал какое-то пугающее наслаждение, когда испугал припозднившегося толстосума просьбой «а падайте-ка монетку сироте!», заставив богача шарахнуться и в спешке бежать до перекрестке. Наверное, ждал жандармов. Наверное, думал, что они не рядом с ним и совсем его не берегут.

Дворик Чудес внезапно вырос перед Лайамом парой охранников на единственном входе. Мордовороты были те еще, на пять или шесть дюймов выше О’Доннелла, а теперь, когда мужчина сутулился, и на все десять. Но Лайам целенаправленно и бесстрашно направился к ним без особой спешки: он сразу хотел сойти за того, кто здесь впервые, но кто пришел по делу.

- Наше вам с кисточкой. Я от Майка, он вчера гутарил со мной за этот двор, сказал, приходи, скажи, что от меня. И я пришел.

Лайам косо ухмыльнулся, посматривая то на одного, то на другого охранника. И бродячий их знает, сколько еще их было за крепкими дверьми. Взгляд мужчины был в меру дерзким и убедительным – такой бывает у тех, кто знает, за что можно получить в морду, а за что должны пропустить внутрь. Он стоял, сунув руки в карманы, и раскачивался на носках, ожидая реакции охраны.

Ви никогда не спешила на работу. Она всегда могла позволить себе посидеть лишних десять минут в любимом баре. Зачем ей торопиться куда-то? У нее нет меркантильного и нервного шефа, который отчитал бы ее за опоздание или недоплатил ей потом за работу. У нее не намечается важных клиентов, которым нужно что-то особенное, а остальные не приходят так рано или же смогут ее поймать в любую другую ночь. Ее никто не ждет и никто ее не ищет. Ей хорошо живет самой по себе: сама себе хозяйка, сама себе работник. Не считая отца, конечно. Но ему все равно: он никогда не узнает, во сколько она приходит открывать свою лавку и даже, если бы узнал, только бы махнул рукой «делай, как тебе нравится». Я и делаю только так, как нравится мне.

Она сидела за барной стойкой, допивая свой дешевый приторно сладкий ром и рассматривая местную интеллигенцию. Бандиты, воры, убийцы, шпионы и, Создатель ведает, кто еще посещает сей подпольный бар. Она смотрела и пыталась угадать, кто из них кто,  и какая у каждого может быть предыстория.
Кто-то казался ей знакомым, кого-то она видела впервые.

Вон тот, тощий и сухой чванливый человек с залихватскими, но такими же отвратительно тощими усиками, состоял когда-то в какой-то крупной банде воров, то ли «Трикстеры», то ли «Золотая длань». У воров вообще много больших и маленьких группировок со звучными названиями. В те времена поговаривали, что он может обокрасть любого. Правда после того, как обокрали его самого, все слухи сошли на нет. Плох тот вор, который позволяет себе быть обворованным. Звали его Тедд или Тодд, но Ви не была уверена ни в том имени, ни в другом. Для нее он всегда будет неудачником. У него ведь даже усы не растут.

Противный воришка держал за талию красавицу Эмму,  роскошную и румяную брюнетку лет двадцати-двадцати пяти. Никогда не знаешь, сколько этим путанам на самом деле лет. Эмма была действительна достойной представительницей своей профессии и нисколько того не стеснялась – косметики побольше, одежды поменьше. В ее декольте можно было запихнуть луну при большом желании. Но никто почему-то до сих пор этого не сделал.

Тедд или Тод смачно чмокнул  ее  в румяную щеку под игривый смешок девушки. И за свое распутство схлопотал винной бутылкой по голове от какого-то амбала, явно  одного из псов банды «Стая». Эмма почти не поменялась в лице, легко выскользнув из-под опускающейся руки вора, и направилась к выходу.

Бармен, он же хозяин заведения, кинул недовольный взгляд на компанию бандитов. Но те, как ни в чем не бывало, уже закатывали рукава, готовясь к драке.

Ром в стакане уже закончился, в баре запахло нехорошими делами, и Малышка быстро смекнула, что пора сматываться. И хоть она не боялась подобных разборок, но в маленьком подвальчике бара ее ненароком могут и задеть. Чувство самосохранения, знаете ли, полезная штука.

Выйдя на улицу, девушка почувствовала свежесть и прохладу ночного города и то, как бесстыдно горят ее щеки от выпитого спиртного.

Прямо напротив бара высилась стена Дворика Чудес. Интересно, какие чудеса он принесет сегодня?
- Хэй, Малышка, закурить не будет? – спросил ее томный с легкой хрипотцой женский голос. Эмма стояла рядом у входа в бар, куталась в пиджак с чужого мужского плеча и, прислонившись к стене, крутила в руке тонкую сигарету.
- Не курю, извини, милочка, - слегка улыбнулась ей Ви, застегивая поплотнее свою кожаную куртку. Лето, конечно, теплое, но ночи здесь все-таки уже холодные.
- Ну и не надо, - пожала плечами брюнетка и спрятала сигарету в карман пиджака, - Смотри, вон там, у Дворика, жандарм что ли? Вон, мужика какого-то остановил. Прямо у входа ловит,  мерзавец! Теперь, что и ночью честным людям работать нельзя?
Ви прищурилась. В свете фонаря виднелось несколько фигур. Какой-то мужчина, видимо рабочий, или мастеровой, или просто проходимец и пьяница. Рядом с ним жандарм, видимо, с претензиями или обвинениями. На все это с недовольными лицами взирали ночные сторожа – один из них точно Джек, сегодня его смена, второго громилу Малышка не помнила, может, новенький, они тут подолгу не задерживаются: немногие могут вытерпеть ночную работу.
Ви двинулась в сторону Дворика.
- Эй, Малышка, ты куда? – удивленно спросила, путана, боязливо прижимаясь к стене.
Думаешь, стена тебя спасет от руки закона, дорогуша? Наивно.
Ви на ходу бегло обернулась, просто ответив:
- Работать! – Не все же мне по кабакам сидеть да ром с бандитами распивать.
Каблуки глухо стучали по камню, раздаваясь в ночной темноте чуть громче, чем следовало. Но Ви уже шла, и терять ей было нечего. В ее рыжих кудрях чувствовался ветер, холодные пальцы которого, всего лишь мягко касались горячей кожи.
Подойдя ближе, она легонько кивнула Джеку в знак приветствия, но тот только недовольно хмыкнул:
- Извини, Малышка, но тебе лучше вернуться в бар. Господа желают разобраться.
Девушка натянула на себя недовольную мину с надутыми губками и  сердито вздернутыми бровями. Но спорить с огромными, пусть и знакомыми, дядьками Ви не рискнула.
И правда, дадут ли «честным» людями работать?